«Пена дней» и другие истории - Борис Виан

Старуха даже не успела оправить холщовую юбку, как он дал ей увесистую оплеуху. Огромный темноволосый битюг, стоящий рядом с Жакмором, добродушно рассмеялся. Жакмор положил ему руку на плечо.

– Что же вы смеетесь? Неужели вам не стыдно?

Тот сразу же перестал смеяться.

– Неужели мне что?

– Вам не стыдно? – мягко повторил Жакмор. – Это же старики.

Сокрушительной силы удар пришелся на губу, Жакмор даже не успел увернуться. Губа лопнула, он ощутил соленый привкус крови. Психиатр покачнулся и упал навзничь. На него никто не смотрел. Аукцион продолжался.

Он поднялся и отряхнул брюки от пыли. Позади возвышалась стена мрачных враждебных спин.

– А у этого, – донесся лающий голос старьевщика, – деревянная культяпка! Нравится? Сто десять франков для начала! Сто десять!

Жакмор пошел прочь. Поодаль площадь выходила на улицу, обещающую большую лавочную активность. Жакмор направился в ту сторону. Он чувствовал себя в полной растерянности, ему было не по себе. Через несколько минут он вошел в столярную лавку.

Дверь захлопнулась за его спиной. Ему оставалось только ждать.

XII

В помещении, грязном закутке для посетителей, хозяина не было. Обстановка располагала: пол из зашарканных, изрядно почерневших еловых досок, стол черного дерева, два стула с драной соломой, старый календарь на стене и сажа на месте печи в самом углу. Дощатые перегородки. В глубине – приоткрытая дверь в мастерскую, откуда доносились мастерские звуки: два прерывистых постукивания, которые накладывались одно на другое, но не сливались.

Жакмор подошел к двери.

– Есть кто живой? – тихо спросил он.

Постукивания продолжались, он прошел в мастерскую, которая оказалась длинным и довольно просторным сараем, загроможденным досками, брусьями, наспех сколоченными перекладинами. Свет проникал откуда-то сверху; Жакмор разглядел три или четыре верстака, маленькую ленточную пилу, дрель, фрезерный станок на расколотом чугунном основании. На стенах угадывались различные инструменты. Справа, у двери, через которую только что вошел Жакмор, – огромная куча щепок и опилок. Стоял густой запах столярного клея, исходивший, похоже, от липкого ведра, что разогревалось на маленькой угольной печке у дальней стены сарая перед другой дверью, в сад. На покривившейся балке висели раздолбанные приспособления для столярных работ, винтовые зажимы, старые полотна для пил, зеленая мышь, всякий хлам, разное барахло.

Тут же слева на двух крепких подпорках во всю длину растянулось огромное дубовое бревно. Сидя на нем верхом, крохотный подмастерье в лохмотьях тюкал топором, пытаясь вытесать из бревна прямоугольную балку. Худые ручонки едва удерживали тяжелое топорище. Чуть дальше возвышалась странная конструкция из белого дуба, внутри которой работал хозяин мастерской; он обивал кожей кромки этой кабинки-ложи, снабженной толстыми ставнями на петлях, поскрипывающих при каждом ударе молотка.

Мужчина колотил, ребенок долбил. На Жакмора никто не обращал внимания. Он растерянно помялся в дверях и наконец решился.

– Здравствуйте! – громко произнес он.

Хозяин оторвался от своих гвоздей и поднял голову. Показалось уродливое лицо с большим ртом, отвислыми губами и утюгообразным носом; высунулись крепкие жилистые руки, мохнатившиеся толстым рыжим волосом.

– Что тебе? – спросил он.

– Мне нужны кроватки, – сказал Жакмор. – Для детей, которые родились в доме на скале. Надо сделать две кроватки. Одну двухместную, а другую побольше – одноместную.

– Одну сделаю, – буркнул столяр. – Трехместную, два места по ходу движения.

– А еще одну, побольше… – вставил Жакмор.

– Еще одну побольше… Там видно будет, – решил столяр. – Ручной работы или на станке?

Жакмор посмотрел на щуплого подмастерья, который колошматил словно в забытьи; жалкий механизм, намертво прикованный к рабочему месту.

– Вручную будет дешевле, – пояснил столяр. – Станки – дорогое удовольствие, а этих недоносков – навалом, что десяток, что дюжина.

– Суровое здесь воспитание, – заметил Жакмор.

– Так вручную или на станке? – переспросил столяр.

– На станке, – решился Жакмор.

– Ну конечно, – проворчал столяр. – А все из вредности, специально, чтобы мои станки изнашивались…

– До завтра, – сказал Жакмор.

Затем, желая польстить хозяину, он сделал вид, что интересуется его работой.

– А это что у вас? – спросил он.

– Амвон, – ответил мужчина. – Для церкви.

Он казался гордым и смущенным одновременно. С каждым словом из хляби рта моросил слюнтявый дождик.

– Амвон? – удивился Жакмор.

Он подошел поближе, чтобы получше рассмотреть конструкцию. Это был действительно амвон. Кафедра с крышкой. Престранная модель. Ничего подобного Жакмор раньше не видел.

– Я никогда не был в деревне, – сказал он. – И знаете, в городе их делают несколько иначе. Вот почему мне захотелось взглянуть.

– В городе, – сказал столяр, злобно посмотрев на Жакмора, – и в Бога-то уже не верят.

В этот момент маленький подмастерье выронил топор и рухнул, уткнувшись лицом в дубовое бревно. Внезапная тишина ужаснула Жакмора, он приблизился к ребенку. Тем временем мастер отошел в сторону, вновь появился, держа в руках ржавую консервную банку, до краев наполненную водой, и выплеснул содержимое на мальчика. Видя, что ребенок не поднимается, он запустил в него банкой. Подмастерье тяжело вздохнул, возмущенный Жакмор подался было вперед, чтобы ему помочь, но маленький грязный кулачок уже вновь поднимался и опускался в прежнем вялом однообразном ритме.

– Как вы жестоки, – сказал мастеру Жакмор. – Это же ребенок! Как вам не стыдно?!

Удар в челюсть чуть не опрокинул его навзничь, два шага назад сохранили зыбкое равновесие. Психиатр осторожно ощупал подбородок – хорошо еще, что борода смягчила удар.

Как ни в чем не бывало столяр вновь принялся за работу. В очередной раз опустив молоток, он сделал паузу и небрежно бросил:

– Заходи в воскресенье. Красивый получится амвон, – и с гордостью погладил поверхность. Лакированный дуб, казалось, вздрогнул от прикосновения. – Твои кровати будут готовы в воскресенье, – добавил он. – Сам их заберешь. В пять часов.

– Хорошо, – ответил Жакмор.

Удары возобновились. Сгущался запах столярного клея. Жакмор посмотрел в последний раз на подмастерья, пожал плечами и вышел.

На улице было тихо. Психиатр пустился в обратный путь. Оставляя позади себя деревенские окна, он чувствовал дрожь занавесок. Откуда-то выбежала, напевая, маленькая девочка. Она несла огромный эмалированный кувшин, чуть ли не больше ее самой. Заходя в дом, девочка уже не пела.

XIII

30 августа

Ангель и Жакмор сидели в просторном прохладном холле. Туда-сюда сновала служанка, возилась с напитками. Наконец поставила поднос с кувшином и стаканами перед Ангелем. Окна и дверь в сад были открыты. Время от времени в холл вдувало какое-нибудь насекомое, и его крылышки жужжали под высоким потолком. Все умиротворялось.

– Кровати должны быть готовы сегодня в пять часов, – произнес Жакмор.

– Значит, они уже готовы, – сказал Ангель. – Наверняка имелось в виду пять часов утра.

– Вы так думаете? – спросил Жакмор. – В таком случае они, конечно, уже готовы.

Они замолчали. Молча